Русская идея. Русь служилая

Тюрин Александр

Кто, по сути, создавал страну? Кто оборонял её от набегов, сидел в дозорах на кочевых сакмах, строил засечные черты,  рубил остроги, защищал города, распахивал целину, шел за «мягкой рухлядью» в тайгу, проходил тысячи вёрст, приискивая новые земли государству российскому. Кем были, к примеру, первые русские, вышедшие к Тихому океану?

Не вольные ватаги осваивали Дикое поле, те лишь били зверя и ловили рыбу, скрываясь в плавнях. И не крестьяне, иначе они быстро б стали добычей аркана и стрелы.  

Служилые люди были первыми, кто шел на новые земли, на разные «украйны», на фронтир. Это были и служилые «по отечеству»: дети боярские и дворяне. И служилые «по прибору» – казаки,  стрельцы, копейщики, засечные сторожа, станичники, пушкари и люди «пушкарского чина», затинщики, воротники, затем ратники полков иноземного строя в 17 в. – солдаты, рейтары, драгуны и т. д.  Они полагались разные виды государственного довольствия – деньгами, хлебом, а также землями, как на общинном, так и на поместном праве, и освобождались от податей. Однако  им самим приходилось пахать и сеять, так как до крестьянского заселения было еще далеко.  Степняки, прорвавшиеся через пограничные заслоны, первым делом убивали и уводили в полон их семьи. Особенно опасные были набеги с южного и восточного направлений, когда большая часть служилых людей уходили на войну с западными соседями.

Анатомия типичного набега показана в нижеследующей выписке из ведомости о крымско-татарском разорении Белгородского края в 1680 (в это время они уже составлялись весьма подробно):

«Всего взято и побито и позжено в приход воинских людей Крымскаго хана с ордами в Белгороде и в иных городах, которые писаны в сих книгах выше сего... руских людей и черкас и жен и детей и всяких чинов людей три тысячи двести пятьдесят восемь  человек (3258)... И всего недорослей (детей не старше 15 лет - авт.) мужска и женска полу восемьсот сорок  человек... Да у них-же взято двадцать четыре тысячи сто девяност три скотин… да у них сожжено 4 церкви да 688 дворов, 4 мельницы, 8 хуторей.» (Багалей Д. И. Материалы для истории колонизации и быта Харьковской и отчасти Курской и Воронежской губерний.  Харьков, 1890.C.101)

Великая роль служилого человека в российском государстве объясняется просто. Никто, кроме него.

Смешно читать в некоторых либеральных вузовских учебниках, о том, как было бы прекрасно, если бы Московская Русь зажила магнатско-шляхетской «республикой» на манер ее европейских соседей. Забывая, конечно, при этом, что  «если шляхтич убьет хлопа, то говорит, что убил собаку, ибо шляхта считает кметов (крестьян) за собак»  и о том, запершись в замках, шляхта проводит время в попойках и пирушках, пока крымцы вяжут людей по деревнями и гонят их в Крым – как свидетельствовал Михалон Литвин.

500 лет назад Российское государство имело множество антиресурсов: короткий сельскохозяйственный сезон, протяженную зиму, большие сезонные и суточные перепады температур, неплодородные почвы, отсутствие доступа к морским торговым коммуникациям, границы незащищенные от внешних вторжений, отсутствие богатых рудных и горючих месторождений в демографическом центре страны.

Граница исторической России проходит по изотерме января -8° и большая часть её территории уже около 500 лет находится за изотермой января -20°. Русская цивилизация фактически начиналась там, где заканчивалась цивилизация Западная, которая в античное время не могла преодолеть границу изотермы января 0°, лишь в позднее средневековье пересекла январскую изотерму -4°, и только с индустриализацией, железными дорогами и накоплением огромных средств от эксплуатации колоний стала забираться в пределы изотермы января -8°. Холодный климат (а со второй половины 16 века он еще дополнился похолоданием Малого ледникового периода) укорачивал сельскохозяйственный сезон, что являлось причиной бедных и неустойчивых урожаев. Это означало, что не успел хозяйствующий субъект провести весь цикл сельскохозяйственных работ за 3-4 месяца (в Западной Европе, благодаря Гольфстриму, отведенный срок минимум в два раза больше) или же погодные аномалии помешали ему в этом – и он с большой вероятностью становится трупом.  Низкая естественная продуктивность почв вынуждала земледельческое население разливаться по просторам северной Евразии, однако огромные расстояния и низкая плотность населения понижали интенсивность хозяйственных взаимодействий, замедляли оборачиваемость средств и накопление капиталов.

Многие месяцы перемещались товары в европейской части России. Грузы, доставленные на пристани Белого моря летом, ждали зимы, чтобы продолжить путь на санях.  Товары, идущие с Волги, попадали в центр страны в две навигации. А в азиатской части транспортировка грузов и людей шла годы. Всё это увеличивало «транспортное сопротивление» развитию страны. И за полезными ископаемыми был долог путь, исторический центр страны оказался ими достаточно обделен, там нет каменного угля, железные руды бедные.

Век за веком у России отсутствовали естественные границы, она была открыта для вторжений извне со всех направлений, а врагов у нее хватало, что определялось уже размерами её территории. Московская Русь была крепко заперта в кругу враждебных соседей: Швеция, Польша, Литва, Ливония – форпост Германской империи, Ногайская Орда, Крымское, Казанское, Астраханское и Сибирское ханства, Османская империя. Многие из этих соседей захватили русские земли, притом и самые плодородные, и выходящие к морям – в период после монгольского нашествия. В ассортимент враждебных действий супостатов входило всё, от разорительных набегов, притом нередко скоординированных на разных направлениях, до совместной торговой блокады. В 15-17 вв. на каждый мирный русский год приходится два военных. При населении в пять-шесть миллионов человек (в середине 17 в.), страна должна была содержать войско в двести тысяч человек. На оборонные расходы уходило 60-70% бюджета.

В условиях, когда земледелие поглощало весь прирост рабочей силы, а войско – почти весь прибавочный продукт, накоплением средств, созданием крупных производств, внедрением военно-технических нововведений занималось у нас государство. Государство восполняло недостаточную связанность огромных русских территорий в транспортном отношении. Государство несло львиную долю забот о защите границ и о освоении Дикого поля (которое в начале 16 века начиналось, по сути, уже за Окой), каждый год собирая до 65 тыс. чел. для пограничной службы. Государство организовывало и оплачивало строительство укреплений, засечных черт, литье пушек, изготовление оружия и орудий труда для пограничного населения, доставку съестных припасов первопоселенцам Сибири.

Слабая государственная власть оказалась бы слишком дорога для общества. Населению Северо-Восточной Руси требовалось сильное государство, способное защитить плоды земледельческого труда. Ведь при урожае ржи на душу населения в 15–20 пуд эти скудные плоды надо было оборонять очень крепко.

Государство российское создавало всеобщие условия безопасности и развития. Ведь уклад русской жизни ак. Л. Милов обозначает, как «мобилизационно-кризисный режим выживаемости общества с минимальным объемом совокупного прибавочного продукта».

Но кто был главной силой и оплотом этого государства? Не феодал, не буржуа, и не чиновник. На страну, протянувшуюся уже в конце 1630-х до Тихого океана, приходилось примерно сотня дьяков и одна тысяча подьячих, вот и собственно весь  чиновничий аппарат. А всё остальное, как говорится, сами.

Этой силой был служилый человек. Воин, первопроходец, пахарь, строитель – причем всё вместе.

Служба не была отделена от общественной и хозяйственной жизни.  Служилые, как и крестьяне, в основном, кормили сами себя, защищали столько же страну, сколько и свои семьи, жили самоуправляющимися общинами. Кстати, из числа служилых людей выбирали на всесословном уездном съезде русских шерифов – губных старост.

Из-за природно-климатических и геополитических факторов, из-за военных угроз Московская Русь формировалась или, вернее сказать, вынуждена была формироваться как  государство, которое, так или иначе, представляло интересы всех социальных групп. И каждая социальная группа должна была служить или тянуть тягло в интересах государства, а, по сути, в общих целях выживания страны. Особенно это выразилось в реформах Ивана Грозного.

Владение вотчиной (частное наследственное земельное владение) теперь обязывало владельца к государственной службе, как и условное земельное владение (поместье). «Уложение о службе» 1556 года четко ставило землевладение в зависимость от государственной службы. «Велможы и всякие воини многыми землями завладали, службою оскудеша,  – не против государева жалования и своих вотчин служба их». Приравнивая вотчину к поместью, Уложение 1556 года наносило серьезный удар по привилегированному землевладению, которое являлось краеугольным камнем феодальной системы. Оно обеспечивало каждого воина земельным окладом по четким нормам.

Со времен Ивана Грозного важнейшую роль не только в чисто военных, но и колонизационных процессах играла служба «по прибору». Среди них в первую очередь надо выделить стрельцов. Формирование постоянного стрелецкого войска относится к 1550 г., когда «учинил у себя царь... выборных стрельцов и с пищалей 3000 человек».

В отличие от западных наемников, живших только на деньги, выдаваемые правителями на войну, а еще больше от мародерства, стрельцы имели постоянное денежное жалование. С началом военных действий стрельцы получали деньги на подъем и подводы. Оружие, как и единообразное обмундирование, стрельцы также получали от казны. Помимо денежного и хлебного жалования стрелецкому полку выделяли землю. Стрелецкую слободу мы увидим почти в каждом городе русского фронтира. Управлялась она своими выборными властями. Стрельцу было предоставлено право на занятия  городскими промыслами с освобождением от всех городских податей в случае, если торговля его не превышала 50 руб. в год (приличная сумма, учитывая, что сруб для дома стоил порядка 2,5 руб.). По превышению этой суммы стрелец должен был платить только торговую пошлину. Таким образом, стрелец соединял в себе воина, крестьянина, посадского человека.

Служилый люд всех «украинных» городов стал с конца 1550-х гг. получать постоянное денежное жалованье. У малоземельных и безземельных оно составляло в среднем 10 руб. в год (дневная «продовольственная корзина» стоила примерно 3 коп.).

Служилые люди «по прибору» имели, как правило, общинную форму  пользования землей, пополнялись на вольных основаниях из городского и сельского простонародья, например из сыновей посадских людей и крестьян, еще не взявших собственного тягла, или разного рода гулящих людей. Иногда из оскудевших, потерявших поместья детей боярских, которые относились изначально к служилым «по отечеству».

Служилые «по отечеству» происходили от младших членов княжеских дружин, из вольных и подневольных слуг князей (последние под названием министериалы имелись и в Европе), чье владение землей увязывалось государством с несением службы. Служилые «по отечеству» были таковыми по факту своего  рождения, что совсем не исключало возможности пополнения этой категории людьми самого разного происхождения. «По мере движения в степь Правительство увеличивало состав дворян и детей боярских переводом из центральных местностей, верстало лучших и отличившихся на службе казаков в дворянские чины», – пишет историк Павлов-Сильванский.

Встречались случаи, когда не только в служилые «по прибору», но и в дети боярские попадали из крестьян; в Московской Руси не было непроницаемого барьера между высокородными и худородными. Еще чаще социальный лифтинг состоял их двух ходов. Крестьяне, прибранные в казаки, затем переходили в состав детей боярских. В то же время дети боярские, получившие землю индивидуально, на поместном праве, создавали «сябринные» товарищества для обработки земли. Эти помещики назывались «сябрами» или «себрами», точно так же, как и псковские крестьяне.

Служилые люди строили города и крепости, засечные полосы и оборонительные линии, поддерживали глубокую сторожевую  службу.  Десятки тысяч ратников выезжали в поле, углублялись на сотни верст в степь, сторожили переправы, наблюдали за путями, по которым шли набеги. 

Типовой русский город на границе Дикого поля, как например Тула во второй половине 16 в., состоял из крепости (а в Туле, с ее тогдашним населением около 5 тыс. чел., она была каменной) и острога, охватывавшего значительную территорию вокруг крепости – в его границах находились дворы детей боярских и части посадских людей. А также сло́бод, примыкавших к острогу, где жили, в основном, служилые  «по прибору» – казаки, засечные сторожа, стрельцы, пушкари, ямщики, и мало-помалу обосновывались ремесленники и торговцы. Типовой город был обнесен валом, по верху которого шел стоялый острог – ограждение из ряда плотно поставленных бревен, с внутренней стороны скрепленных горизонтальными скрепами. Над воротами стояла башня, крытая шатром, под которой помещался сруб для караула. Между городским валом и засекой оставалось 15–20 сажень свободного пространства, пересеченного частиком – заостренными кольями, вбитыми в землю в шахматном порядке, а также рвами и надолбами. Дети боярские и другие категории служилых «по отечеству» получали поместья около города, а также на удалении от него, на «отъезжих полях». Пока одни дети боярские пахали, косили или молотили, другие с оседланными лошадьми были готовы в любой момент выехать на отражение набега.

В каждом из пограничных городов были свои воеводы и осадные головы с отрядами служилых людей, которые разделялись на городовых, станичных и сторожевых. Первые были защитниками собственно городов и оборонительных линий, другие отправлялись в поле. И не только осуществляли  разведку, но и нападали на вражеские отряды, которые шли в набег или уже возвращались с добычей, отбивали пленников.

Как пишет историк Арнольд Тойнби, автор концепции «вызов-ответ», русский ответ на напор кочевников Великой степи «представлял собой эволюцию нового образа жизни и новой социальной организации, что позволило впервые за всю историю цивилизации оседлому обществу не просто выстоять в борьбе против евразийских кочевников и даже не просто побить их (как когда-то побил Тамерлан), но и достичь действительно победы, завоевав номадические земли, изменив лицо ландшафта и преобразовав в конце концов кочевые пастбища в крестьянские поля, а стойбища — в оседлые деревни». И ответ этот давали служилые люди.

В таежную Сибирь приходилось везти хлеб из центра и за снабжение  тоже отвечали служилые люди, а за южно-сибирские лесостепные и степные земли вести  изнурительную борьбу с кочевниками. Менее известную, чем на Диком поле, но тоже сопровождавшуюся большими потерями и кровопролитием. Так Красноярск  выдержал во второй половине 17 века семь крупных набегов. И лишь в первой половине 18 в. российское государство, продвигая линии укреплений от таежной Сибири к юго-востоку и югу, добивается перелома в борьбе с набеговой активностью.

Служилые люди прошли вдоль и поперек Сибирь и Дальний Восток, достаточно вспомнить казаков пинежанина Семена Дежнева и устюжанина Владимира Атласова.

Сравним два процесса – движение русских первопроходцев, почти сплошь служилых людей, от Урала до Тихого Океана, и движение англосаксонских пионеров от Атлантического побережья до того же Тихого океана. Начались процессы примерно в одно и тоже время – на рубеже 16 и 17 вв. Наш путь был примерно в 1,8 раз длиннее и проходил по гораздо менее курортным местам, чем у англосаксов. Сибирские зимы по длительности и по жесткости намного превосходят североамериканские (особенно в пределах территории США), и притом русские первопроходцы вынуждены были идти вперед и зимой; по снегу и льду кое-где было удобнее.  Так вот, русские служилые люди вышли на берег Тихого Океана  через полвека (1639, Иван Москвитин, Охотское море), американцы только через два столетия (Льюис и Кларк).

Упомяну лишь один из эпизодов покорения Дальнего Востока. В 1639 г. на восточносибирской р. Уде русские поставили Удский острог. Здесь они узнали от тунгусов о существовании по южную сторону гор — хребтов Джгады и Бурейского — больших рек. Это были Джи (Зея), Шунгал (Сунгари) и Амгунь, впадающая в Шилькар (Амур). Тунгусы сообщили русским о том, что на Джи и Шилькаре можно заниматься хлебопашеством и там много пушного зверя.

В июне 1643 г. по распоряжению якутского воеводы Головина туда была снаряжена группа из 132 казаков и промысловиков во главе с письменным головой Василием Даниловичем Поярковым. Этот служилый казак происходил из дворян Кашинского уезда.

Отряд Пояркова двигался по Лене, Алдану, Учуру, Гоному. С наступлением холодов встал на лыжи и, таща на нартах припасы, преодолел Становой хребет, после чего вышел к р. Брянда. Следуя по ней и Зее, поярковский отряд добрался до устья Умлекана, где одолел в стычке дауров  и маньчжуров, и взял в плен местного князька. Хотя часть отряда погибла в бою и от голода, на Зее был поставлен острог.

Весной 1644 г. поярковскому отряду были доставлены припасы с Гонома. Василий Данилович со своими людьми построил лодки, отправившись вниз по Зее, достиг Амура и прошел по нему вплоть до устья. Поярков, собственно, и дал реке название Амур, что на гиляцком означает «большая вода». Маньчжуры называли ее Шилькаром до впадения Шунгала (Сунгари).

В устье Амура Поярков, взяв ясак с гиляков, основал острог. Перезимовав там, весной 1645 г. вышел в Сахалинский залив и проплыл вдоль западного берега о. Сахалин. Дальше, идя по Охотскому морю к северу, Поярков добрался до устья р. Улья, где в августе обнаружил зимовье, оставленное Иваном Москвитиным, который с томскими казаками из отряда Ивана Копылова были первыми русскими, вышедшими к Тихому океану в 1639.

Поярков перезимовал на москвитинской стоянке и, оставив там поселенцев, перешел через хребет Джугджур. С верховья р. Маи Василий Данилович со своим отрядом добрался до Якутска всего за 16 дней.

Таким образом, отважный исследователь с горстью людей прошел за три года 7700 км — пешком, на лыжах, впрягаясь в нарты с припасами, или на веслах. Рекорд, достойный записи не в книгу пивного короля Гиннесса, а в национальную память. Путь Пояркова пролегал по крайне суровым краям, где приходилось бороться как с природой, так и с воинственными маньчжурами, только что завоевавшими огромный Китай…

Как можно заметить, казаки составляли весомую долю государевых служилых людей (хотя современная масс-культура любит их представлять этакими вольными птицами). Их наделяли землей, в основном, на общинном праве, но иногда на индивидуальном поместном. Впрочем, основная масса помещиков на окраинах, как казаки, так и служилые по «отечеству», полагаясь на взаимопомощь, жили кучно, имели общие выпасы, сенокосы, а, кормящих крестьян, как правило, не имели. Так появлялись, например, «атаманские деревни». Назваться атаманом при верстании на государеву службу мог, при большом желании, каждый – поди проверь его биографию.

Скопления «вольных птиц»  на Дону, Яике, Тереке государство постепенно приучало к службе, посылая им хлеб, порох, свинец, ядра, холсты и сукна, в общем, всё, без чего нельзя жить на опасных окраинах. К примеру, государево жалованье грузилось в Воронеже на суда-будары и сплавлялось до Черкасска. Там встречали казну естественным оживлением, пальбой из всех калибров и следующими словами войскового атамана: «Государь за службу жалует рекою столбовою тихим Доном со всеми запольными реками, юртами и всеми угодьями, и милостиво прислал свое царское годовое жалованье».

Даже в 18–19 вв. государство наоборот тормозило приход капитала (купли-продажи) на казачьи земли. Земли у казаков было много, порой с избытком (так по «Положению об управлении Войска Донского» от 1835 года на каждого казака приходилось по 30 десятин). Государство дорожило казачьей службой, поскольку главное тут было не товарность и прибыльность, а освоение, окультуривание территории и защита ее от врагов, от дикости. Казачество все еще являлось государственным и общественным институтом, несущим одновременно военные, полицейские, административные, хозяйственные функции. Войсковые атаманы с 18 в. были наказные, назначаемые, однако на низовом уровне казачье самоуправление процветало. От описаний казачьей жизни, даже 19 века, порой остается впечатление некоего военного коммунизма. Многие работы, особенно в восточных казачьих войсках, проводились коллективно, например рыбная ловля; пастбища и сенокосы не делились. Часть земли, пригодной для пашни, также находилось в свободном пользовании, каждый казак мог брать землю там, где удобнее; остальная земля подвергалась переделу. Весь строй жизни был общинный: смотры, походы, праздники, управление.

Колонизация новых земель, осуществляемое кровью и по́том служилых людей, делает Россию в кратчайшие сроки страной, крупнейшей в мире по размерам и третьей по численности населения (до 1991), приносит ей относительно плодородные земли и богатые месторождения полезных ископаемых. И, в конечном счете, спасает Россию от колонизации западным капиталом, который, по сути, захватил почти всю обитаемую сушу, превратив ее в свои колонии и полуколонии. Русские не разделили судьбу многих аборигенных народов мировой периферии, которых сожрал или поработил хищный западный капитализм; служилые люди, продвигая фронтир все дальше и дальше, создали русскую цивилизацию, мир-систему.

Насколько в формирование служилого сословия вложились идеологические факторы? Православие не только развило душевный мир русского человека, но и смогло впитать многие дохристианские представления, связанные с общинной земледельческой жизнью, и поддержало государственнические инстинкты русских. Образовалась специфическая Русская вера, немало вобравшая из прежних верований славян, которая на 1000 лет вперед придала русскому народу стойкость, терпение, сплоченность, уживчивость с «инородцами», способность к самопожертвованию; она латентно существовала и в официально атеистические времена, адаптируя коммунистическую идеологию. Русская вера позволяла преодолевать любые лишения, от которых другой народ уже бы сдался. В этой вере содержались все предпосылки русской идеологии: способность постоять и умереть «за други своя», идея равного участия в государственной работе, в служении единому Отечеству.

И тот человек, который в первую очередь нёс русскую идеологию, был служилым.

У служилого человека был противник. И кочевник, которому для прокорма нужно в десятки раз больше земли, чем земледельцу. И западный мир, которые уже с «длинного 16 века» можно назвать капиталистическим и колониальным, и который сразу после эпохи великих географических открытий вступил в эпоху великого грабежа. Эпоху масштабного «насильственного похищения средств производства и рабочих сил» (по выражению Р.Люксембург). Англосаксонская правящая финансовая олигархия выросла из торгово-пиратских сообществ, жиревших на работорговле, геноциде, грабеже, наркоторговле, захвате чужого труда и чужих ресурсов, для которых путь обмана и агрессии всегда был основным. Западный капитал выходит на мировую арену, пересекая океаны, вторгается в социумы, ведущее натуральное и мелкотоварное хозяйство, разрушает их внутренний рынок и привычный товарообмен, истребляет племена и народности, которые не приносили достаточного дохода колонизаторам. И повсюду, помимо насильственного присваивания чужих производительных сил, происходит, снова цитирую  Люксембург, «разрушение и уничтожение тех некапиталистических социальных объединений, с которыми он (капитализм) сталкивается».  Служилые не читали, конечно, Р. Люксембург, но думаю,  вполне ощущали, что с таким противником у него принципиальные разногласия. Служилый против пирата, так можно назвать это противостояние.

Служилый человек превратил Россию в машину по окультуриванию пространств северной Евразии, он собирал и приискивал земли, начиная с возвращения русских земель, хапнутых Польшей и Литвой, и заканчивая Камчаткой, боролся с кочевыми государствами за владение степью, вынес всю тяжесть борьбы с ближними врагами. И, как правило, недавние враги становились новыми служилыми России – мы читаем о татарах на русской службе, как о массовом явлении, о бывшей шляхте, поселенной на засечных чертах,  о служилых аристократах из числа черкесов и кабардинцев. Но, когда России настал черед столкнуться с мощными западными колониальными державами, оказалось, что универсальный служилый, который и пашет, и сеет, и воюет, и строит, и торгует,  уже не потянет эту борьбу. Нужна регулярная армия. И она пришла вместе с реформами Петра, вестернизацией, процессами разделения общественного труда, вместе с чем в страну стали проникать и капиталистические отношения, разлагающие общую обязанность службы; Россия начала превращаться из мир-системы в периферию капиталистической  мир-экономики.

И Русь служилая стала исчезать. Указ о дворянской вольности 1762 года по сути завершил освобождение от обязательной службы служилых «по отечеству», переопределив их как привилегированное землевладельческое сословие. (Знаменитый поэт и государственный деятель Гавриил Державин рассказывал, как он еще будучи рядовым Лейб-гвардии Преображенского полка, забивал сваи в ледяной воде.) Основная масса служилых «по прибору» и некоторая часть служилых «по отечеству» стали государственными крестьянами, в том числе, т.н. однодворцами. Формально только казачество можно было еще отнести к служилым людям. Но неожиданно  идеал служилого человека вышел на первый план после 1917 года. Вспомним слова Валерия Чкалова о том, что есть «170 миллионов человек, которые работают на меня, так же как я работаю на них!» Универсальный человек, служащий государству и обществу, в общем, оказался советским идеалом, который был отчасти воплощен в жизнь. Крестьянин, становящийся генералом, слесарь с начальным образованием, делающийся летчиком, тракторист становящийся танкистом, а потом снова трактористом,  ткачиха, полетевшая в космос. В сталинские годы произошло максимальное претворение идеи Руси служилой в жизнь, когда служение государству сделалось, по сути, советской идеологией, сменив марксистские лозунги.

Возможно в будущем, в связи с новым этапом освоения евразийских просторов, с новым возникновением фронтира на окраинах России (и возвращенной ей Новороссии) возникнет снова и служилый человек, как массовое явление. Служилый человек должен преобладать в тех районах страны, где надо решать не вопрос доходности земли, а ее населенности и безопасности. Воин – земледелец – строитель, вышедший из капиталистического разделения труда и капиталистических отношений собственности. И новые технологии ему в помощь, включая аддитивные (3d-принтеры), и интеллектуальная техника, и долговечные самовосстанавливающиеся материалы и вещи. Его надо наделять  землей на долгосрочной, лучше всего наследственной основе, индивидуально или коллективно, однако без права ее продажи — при условии, что он будет нести объединенную государственную службу: территориально-военную, пограничную, полицейскую, чиновничью, до определенной степени хозяйственную.  Помимо земельного оклада служилые должны получать финансовую и натуральную помощь от государства в ведении хозяйства и вооружении.

Благодаря служилому человеку в свое время  из куска неплодородной земли в медвежьем углу появился Русский мир, увеличившись на два порядка в численности населения и по размерам территории, и мощное государство, которое захватило лидерство во многих важнейших направлениях науки, техники, культуры, первым вышло в космос, спасло десятки наций от истребления и человечество от газовых камер. Фактически почти всё, что мы имеем, от огромной территории с большими ресурсами до по-прежнему немаленького населения с сохранившимися традициями – это благодаря служилому человеку. Служилый человек был олицетворением российского государства. А может еще и будет.

Ps. Как роль русского государства укладывается в теорию либеральную или классическую марксистскую, довольно, кстати, близкую к либеральной. Никак. Жаль, что мы два века смотрели на свою историю через либерально-западнические или вульгарно-марксистские очки, из-за которых служилая Русь была не видна или не понятна. Непонимание  роли единого русского государства в 15-17 вв. было столь велико, что якобы прогрессивные либеральные историки 19 в. опирались на суждения тупых и жадных феодальных реакционеров типа Курбского, чтобы как-нибудь обгадить его.  Для либерала государство – это концептуально «ночной сторож», а на самом деле орудие, который помогает зарабатывать деньги  капиталу,  ломая для него преграды  и держа в узде тех, кто является кормовой базой.  Для марксиста – это машина принуждения и насилия, действующая в интересах правящего класса. И, собственно, в отношении европейского регулярного государства это справедливо. Но классический марксизм не видит цивилизационных, географических и геополитических различий между государствами. Можно сказать, весь мир рассматривается им как некое двумерное общество, состоящее из тех, кто владеет средствами производства и тех, кто не владеет. Присутствует в этом абстрактном обществе и временна́я вертикаль – последовательность общественно-экономических формаций. Рассказывая о преступлениях английского капитала и совершенных им грабежах и  опустошениях в Индии, Маркс тем не менее подытоживает, что разрушение некапиталистических форм хозяйствования и социума – это правильно: отсталая общественно-экономическая формация Индии должна смениться на более передовую, капиталистическую. Поскольку попасть в светлое социалистическое будущее нельзя, миновав капиталистическую формацию. Для него Индия – не другая цивилизация со своими ценностями, а та же Англия, только задержавшаяся в прошлом. В отношении же исторической России его оценки вообще  утрачивают оттенок научности, от Маркса тут остается лишь немецкий буржуа,– и несут откровенно-расистский  характер. Позднее Маркс отчасти призна́ет, что существуют другие цивилизационные формы, не вполне укладывающиеся в его  формационную теорию, и говорит о некоем азиатском способе производстве, в котором государству принадлежат основные средства производства, хотя и относит его к древности. Впрочем марксисты-западники в перестройку отнесут и СССР к азиатскому способу производства.

Однако именно неомарксистам, начиная с Розы Люксембург и заканчивая Валлерстайном и Арриги, удалось создать мир-системный анализ. Который показал страновую иерахию (ядро-полупериферия-периферия), в которой целая страна, включая и пролетариат,  выступает в роли коллективного эксплуататора по отношению к странам, находящимся на нижнем уровне иерархии.  В рамках этой концепции удалось понять сущность капитализма, как внерыночного явления, в котором власть,  насилие и экспансия идут впереди денег, и построить длинные мировые циклы накопления капитала, у каждого из которых есть свой гегемон. Причем, одной из основных задач у государства ядра является слом государств периферии, чтобы их ресурсы беспрепятственно достались западному капиталу. (Подробнее написал здесь)

Попутный материал:  моя книга 2012 года о русском фронтире, русских колонизационных процессах, см. здесь  или здесь