Камерун, Мадагаскар, Ангола, Аргентина, Либерия и даже Антарктида — это только некоторые места, в которых поляки хотели основать свои колонии. Могла ли Вторая Польская Республика завоевать заморские территории и стать мощной державой?
«Наша цель — движение к великодержавному развитию Польши, которой стали тесны рамки собственного государства. Она имеет право при помощи экспансии и труда миллионов человек на территории других стран или колоний превратиться по примеру других народов из европейской в мировую державу», — говорил генерал Густав Орлич-Дрешер (Gustaw Orlicz-Dreszer).
Он возглавлял организацию под названием «Морская и колониальная лига», которая занималась координацией действий, направленных на приобретение Польшей заморских территорий. Лига обладала в довоенной Польше огромным влиянием и внушительным числом членов в 300 региональных отделах. К 1939 году число членов достигло миллиона. Организация пышно отмечала День моря, устраивала парады и хепенинги, на которых ее члены переодевались в колонизаторов и «негров» (крася лицо гуталином). Они маршировали по улицам городов и городков с транспарантами «Требуем заморских колоний для Польши» или «Колонии — гарантия сильной позиции Польской Республики». Некоторые даже обзавелись мундирами, сшитыми по образцу униформы британских колониальных войск, и пробковыми шлемами, к которым прикрепляли значки с изображением орла. Лига планировала создать Польскую школу колониальных наук, чтобы вырастить в ней кадры для будущих колоний.
Сейчас мечты жителей государства, которое в скором времени на полвека само превратилось в колонию, о завоевании заморских территорий могут показаться смешными, но в свое время к ним относились со всей серьезностью.
Новая Польша
Все началось в первой половине XIX века. Первым стал Адам Мерославский (Adam Piotr Mierosławski) — брат знаменитого революционера Людвика. В 1841 году он «открыл» в Индийском океане небольшой островок — Новый Амстердам. Я поставил слово «открыл» в кавычки, поскольку остров был известен путешественникам уже давно. Несмотря на это Мерославский провозгласил его своей собственностью и собрался вывесить там бело-красный флаг. Однако он сменил планы и бросился в водоворот европейских революций. Спустя 10 лет он умер. Новый Амстердам принадлежит сейчас Франции, гражданином которой был поляк.
События ускорились в конце XIX века, когда зачитывавшуюся Киплингом Европу охватила колониальная горячка. Очарованные Востоком жители Старого Света затаив дыхание следили за соперничеством держав на далеких континентах. Эта мания не обошла стороной и Польшу.
В 1875 году Петр Верещиньский (Piotr Aleksander Wereszczyński) издал в Кракове брошюру с предложением создать на островах Тихого океана Новую Независимую Польшу. Он считал, что раз у поляков нет шансов на победу над тремя державами, ведущими захватническую политику, следует начать все заново в каком-то более спокойном уголке мира. Выбор пал на Новую Гвинею, Новую Ирландию и Новую Британию.
Единственную проблему представляло коренное население, папуасы, но с ними, как уверял Верещиньский, можно легко справиться. Тем более что он собирался перевезти в Тихий океан… весь польский народ. Стоимость операции ее автор оценивал в 227 тысяч или, при экономном варианте, в 180 тысяч рублей.
Разумеется, из этого безумного предприятия ничего не вышло. Гораздо серьезнее выглядела инициатива Стефана Шольц-Рогозиньского (Stefan Szolc-Rogoziński). В 1882 году, собрав в Варшаве средства на «национальную экспедицию», он отправился со своими товарищами в Африку. За сюртук, цилиндр и три стакана джина им удалось приобрести у местных жителей маленький остров, расположенный у камерунских берегов, а позже основать в Камеруне нечто вроде польской колонии. Однако долго это образование не просуществовало: земли вскоре отошли к немцам.
Хотя экспедиция Шольца-Рогозиньского закончилась провалом, она разожгла воображение широких масс поляков. Польская молодежь в начале XX века зачитывалась романом Сенкевича «В дебрях Африки», в котором можно найти, например, такой фрагмент: «Стась, устроившись на спине Кинга, следил за порядком, отдавал приказы и с гордостью обводил взглядом свою армию. "Если бы я захотел, — размышлял он, — я бы мог стать королем всех племен доко, подобно Бенёвскому на Мадагаскаре!" В голове промелькнула мысль, а, может, вернуться сюда однажды, завоевать большой кусок страны, окультурить негров, создать в этих краях новую Польшу или даже отправиться во главе черных обученных полков в старую».
Немецкое наследство
Поляки приступили к попыткам претворить эти планы в жизнь после обретения независимости. Впервые вопрос формально подняли после окончания Первой мировой войны на площадке Лиги Наций. Речь шла о получении Польшей мандата на немецкие колонии: Того и Камеруна. Поляки использовали такой аргумент: раз часть польских земель входила в состав Германской империи, значит, ей причитается как минимум 10% отобранных у нее экзотических территорий. Колониальные империи отклонили такое предложение, не желая получить нового конкурента в управлении «дикими народами». Немецкое наследие разделили между собой Франция, Великобритания, Япония, Бельгия и Португалия. Польша осталась ни с чем.
Поражение не остудило пыл польских колонизаторов, они продолжали обдумывать новые проекты. А их было на самом деле много. Поляки хотели отобрать у Португалии (военным путем!) Анголу и Мозамбик, а также разместить польских поселенцев во Французской Гвинее и Французской Экваториальной Африке. Обсуждалась также Родезия, где, по легенде, в конце XIX века свою власть над «негритянским государством» установили братья Казимеж и Станислав Стеблецкие (Kazimierz, Stanisław Steblecki).
Была даже предпринята попытка заявить свои претензии на Тринидад и Тобаго, а также Гамбию, которые в XVII веке были колониями Курляндии, то есть вассала Речи Посополитой двух народов. В марте 1939 года появилась идея создать польский сектор в Антарктиде…
Хотя польское руководство не поддерживало лозунгов Морской и колониальной лиги на официальном уровне, присутствие в ее структурах множества влиятельных людей давало понять, что власти одобряют деятельность организации (тем более что существовала она на щедрые государственные дотации).
Отобрать Мадагаскар у Франции
Польские колонисты планировали также забрать у Франции Мадагаскар. Разработка проекта дошла до такого этапа, что на остров отправилась комиссия во главе с адъютантом Юзефа Пилсудского Мечиславом Лепецким (Mieczysław Lepecki). Претензии основывались на том, что в XVIII веке на Мадагаскаре оказался участник Барской конфедерации Мориц Бенёвский (Móric Beňovský), которого местные жители провозгласили императором. Некоторые члены Национально-демократической партии в конце 1930-х считали, что на остров можно будет отправить «лишних» евреев.
Все это вызывало бурю возмущения во французской прессе. «Мадагаскар — польская колония? Никогда!» «Польские евреи на Мадагаскаре нам не нужны!» — кричали заголовки французских газет.
Любопытной и продвинувшейся дальше прочих оказалась инициатива по колонизации Либерии — государства, которое основали освобожденные американские рабы. В 1934 году Лига подписала с этой страной договор, по которому она стала польским протекторатом. К договору прилагался секретный протокол, согласно которому Польша могла завербовать в свою армию 100 тысяч жителей Либерии, если в Европе разразится война.
Один из высокопоставленных сотрудников МИД Виктор Дрыммер (Wiktor Drymmer) писал в своих воспоминаниях: «Прошло несколько месяцев, и меня посетил с официальным визитом темнокожий господин — генеральный консул Либерии. После завершения визита, уже уходя, он спросил меня, где он будет получать жалование, и каким оно будет. Я ответил, что этот вопрос следует адресовать его правительству. Как выяснилось в дальнейшей беседе, либерийцы решили, что платить ему должны поляки. Получить объяснения в Морской и колониальной лиге мне не удалось, авторов договоров уже не было на месте, они ушли в плавание. Найти документ не получилось, так что я решил, чтобы не компрометировать польское руководство, назначить консулу ежемесячное жалование в 600 злотых».
Чтобы наполнить договор конкретным содержанием в 1934 году в Либерию отправилось судно «Познань». На своем борту оно везло мешки с цементом, эмалированные ночники и другие товары, которые должны были найти покупателей на новой территории, а также нескольких ученых, собиравшихся осушать либерийские болота (!) и плантаторов, планировавших основать польские плантации и компании.
Колониальные державы отнеслись к этой экспедиции враждебно. Особенно волновались американцы. «Алчная Польша может поглотить Либерию», — писала газета Pittsburgh Courier. Выходящее в Гане издание African Morning Post саркастически добавляло: «Слуга австрийской и российской императриц и прусского Фридриха II захотел стать хозяином в африканской стране».
Американская пресса сообщала о пулеметах и грантах, которые поляки якобы провозили контрабандой в Либерию, чтобы устроить там государственный переворот и взять власть в свои руки. Масла в огонь подливали польские газеты: «Либерию уже можно назвать польской колонией», — констатировал в 1935 году Ilustrowany Kurier Codzienny.
Конечно, из этого ничего не вышло. Роковую роль сыграло то, что поляки не умели заниматься сельским хозяйством в тропическом климате. Польских пионеров донимали комары и малярия, фермы опустошала саранча. Незадолго до начала войны идея умерла собственной смертью.
Заросли и москиты
В Южной Америке дела шли ничуть не лучше, чем в Африке. В начале 1930-х годов Лига предприняла попытку колонизировать бразильский штат Парана, стремясь решить проблему перенаселенности польских деревень и связанного с этим переизбытка рабочих рук.
«Пришла пора отказаться от провинциальности в эмиграционной политике и выплыть на широкие воды национальной экспансии, — убеждал в 1929 году директор польского Эмиграционного ведомства Болеслав Наконечников (Bolesław Nakoniecznikoff). — Сейчас Польша шагает в группе ведущих народов. Позволим ли мы себя обогнать, зависит от наших совместных усилий».
Поляки выкупили в Паране более 200 гектаров земли и собирались разделить ее на отдельные участки для польских поселенцев. Однако бразильское правительство решило, что они постараются отколоть штат от Бразилии, и расстроило эти планы.
Провалом завершилась также попытка создать «колонию» в Аргентине. Польские крестьяне, решившиеся попытать счастья за океаном, не скрывали своего разочарования. «Джунгли были густыми, всюду были заросли, крапива, всевозможные насекомые, москиты, — писала в письме колонистка Казимера Котур (Kazimiera Kotur). — Одежду приходилось надевать в несколько слоев, но москиты все равно кусали. Дети работали вместе с родителями, пилили дерево. Мяса было мало, а первого урожая едва хватило, чтобы выжить. Кофе делали из жареных и смолотых вручную зерен сои, пили его без сахара. Старики иногда размышляли вслух о том, что они сбежали от одной войны, но их догнала другая».
Однако во Второй Польской Республике решили, что колонии обеспечат Польшу столь необходимым ей сырьем, которое позволит развивать промышленность. Царившие тогда настроения отражает изданная в 1939 году «Эстафета» — известная книга Мельхиора Ваньковича (Melchior Wańkowicz) на тему экономического развития Польши.
«Без собственных колоний мы не сможем полностью добиться наших целей, поскольку в самых важных делах будем зависеть от других, — писал он. — Мы понимаем, что задача тяжела, но это историческая необходимость, без которой немыслимо развитие страны. Мы понимаем, что никто не отдаст нам этих колоний даром, что наше общество небогато, а другие народы тоже не получили своих колоний просто так. Например, Англия в 1688-1815 годах провела в войнах за них 64 года, а в последние 100 лет она отправила за моря 20 миллионов человек. Но люди у нас как раз есть, это наше огромное богатство и наша огромная беда. Нельзя забывать, что мы разрастаемся, а другие стоят на месте. Все зависит от нас самих, от нашей психики. Если взглянуть на наш Центральный индустриальный район известным способом, через дыру, проделанную в грубом табурете, мы увидим его в другом свете. Это промышленность без сырья. Нужно плыть дальше».
Польская Африканская Республика
В заключение следует задаться вопросом, как выглядела бы наша политическая ситуация во время Второй мировой войны, если бы нам удалось получить в 1920-30-х годах какую-нибудь колонию? Ясно, что раз моря контролировали западные члены антигитлеровской коалиции, Германии бы не удалось захватить польские заморские территории, и они остались бы под контролем нашего правительства в изгнании.
Польская колония могла бы служить базой для воюющих на Западе поляков, как французские колонии стали базой для генерала де Голля. В польских колониях можно было бы заняться формированием польских вооруженных сил, состоящих как из стекающихся туда со всего мира польских добровольцев, так и из местного населения. В портах такой колонии могли бы стоять польские военные корабли.
Отпуская вожжи воображения, можно задуматься, что стало бы с польской колонией после Второй мировой войны? Когда Польша оказалась под советской оккупацией, на заморской территории могла бы продолжать свое существование другая свободная Польская Республика — со своим правительством, школами, свободной прессой.
Там могли бы поселиться бойцы армии Андерса (Władysław Anders) и другие поляки, которые не хотели возвращаться в Польскую Народную Республику и рассеялись по всему миру. Возможно, такое образование, назовем его Польской Африканской Республикой, смогло бы продержаться до того момента, когда Польша вернула себе независимость? 1989 год выглядел бы тогда совершенно иначе.
«То, что я скажу, прозвучит неполиткорректно, — писал в своей замечательной книге "Колонии Польской Республики" Марек Ковальский (Marek Arpad Kowalski), — но мне жаль, что у Польши не было колоний, что она отказалась от морских завоеваний и морской экспансии, позволяющей вздохнуть полной грудью. Мне жаль, что у нас не было заморских факторий в Африке, Америке или Азии, все равно, где. Возможно, если бы в нашей истории появился такой эпизод, наш менталитет сформировался бы несколько иначе.
Возможно, поляки стали бы более предприимчивыми и энергичными, а культ поражений переродился бы в культ разумной и расчетливой борьбы. У нас чтут память павших героев, забывая о тех, кому удалось выжить. Может ли быть героем конструктор, изобретатель? Возможно, такой эпизод научил бы нас относиться с уважением к экономике, трезвому просчету шансов. Наша история наверняка повернулась бы иначе, возможно, лучше».
