Земля Крыма, так уж исторически сложилось, была и есть знаковой точкой на карте нашего национального самосознания.
Именно Херсонес Таврический, руины которого можно увидеть в Севастополе, по мнению большинства историков, та самая Корсунь, где в 988 году крестился князь Владимир, положив начало православию на Руси. И спустя века, едва освободившись от ига Золотой Орды, Россия вновь направилась к берегу Черного моря. Конечно, не только к той купели, из которой во многом выросли имперские амбиции русской цивилизации, но и ради геополитических, военных, торговых целей. Двигая засечные черты через Дикое поле, медленно, но верно наша страна приближалась к своим естественным границам. Со времени Крещения Руси этот путь занял почти семь веков.
Непрерывные столкновения с Османской империей, считавшей Черное море своим «внутренним озером», и Крымским ханством, вечно совершавшим набеги на наши земли, обошлись русским воинам огромной кровью. В войнах XVIII века армия Российской империи то занимала крымские города, то вынуждена была оставлять их из-за недостатка воды и продовольствия. Лишь в 1774 году, заключив Кючук-Кайнарджийский мир, Россия закрепила за собой признанный всем миром плацдарм в Керчи.
С этого момента переход полуострова под крыло империи стал лишь вопросом времени. Так и вышло: вскоре Крым вместе с населявшими его народами мирно и бескровно был принят высочайшим манифестом в состав России.
Едва успело смениться поколение, как начавшаяся Крымская война стала проверкой на прочность единства наших земель. Противостояние с коалицией стран Европы, называвших свои действия не иначе как «битвой цивилизации против варварства» в стремлении вытеснить Российскую империю из большой политической игры, тяготы осады, героическая оборона, потеря, оккупация и возвращение Севастополя стали в будущем одной из важнейших страниц в истории русского Крыма.
Снова оторвать полуостров от берега большой России ценой немалых усилий удалось лишь гитлеровским войскам в Великой Отечественной войне.
Казалось бы, столько отдав ради этой земли, всякий раз расставаясь с Крымом лишь силой, после ожесточенного противостояния с внешним врагом отдать его кому-то «просто так» было бы немыслимо.
Но отдали.
Впрочем, едва ли кто-то в 1954 году мог предположить, к чему приведет подписание Хрущевым закона о передаче Крыма Украинской ССР. Было ли это «подарком» тесно связанного с Украиной политически и лично генсека, попыткой задобрить местные элиты, выгадать что-то в аппаратных играх или просто катастрофической глупостью — сказать с уверенностью нельзя. До поры до времени административно-бюрократические тонкости территориального деления в пределах единой страны мало кого беспокоили всерьез.
Крушение советской империи, казалось, поставило точку в русской истории Крыма. По доброй воле отказываться от него Украина никогда бы не стала, хотя вся дальнейшая история вхождения полуострова в состав «незалежной» прямо говорит о том, что в полном смысле слова своими согражданами Киев крымчан все эти годы не считал. Сохранив крымскую автономию большей частью на бумаге, Украина, не откладывая дела в долгий ящик, проворно избавила полуостров от собственной конституции и избранного президента.
В России хоть и раздавались голоса против — в 92-м парламент даже признал хрущевскую передачу полуострова УССР незаконной, — но дальше слов, становившихся год от года все тише, дело не шло.
Долгие годы после распада СССР Россия из кожи вон лезла, стараясь доказать «западным партнерам», что окончательно отреклась от имперских амбиций и готова играть по правилам «нового мирового порядка».
Загвоздка в том, что ни создать, ни сохранить самую большую на планете страну вне имперского проекта невозможно.
Поначалу то, что Крым стал частью другой страны, на фоне других проблем воспринималось населением страны без особых эмоций. Да и какая из Украины «заграница»?!
Но с каждым новым президентом, а затем и с каждым новым майданом Украина все быстрее скатывалась в откровенную русофобию с нацистским душком.
Можно сказать, что именно «Русская весна», ставшая «иммунным ответом» перед лицом тяжелой болезни Майдана, помогла нашей стране окончательно очнуться от унылого морока 90-х.
После свержения Януковича и прихода Майдана к власти Крым, не ожидая от России гарантий поддержки и защиты, берет свою судьбу в собственные руки.
Объявляется мобилизация в созданные на полуострове отряды самообороны. В Севастополе народный сход смещает власть, поставив во главе города Алексея Чалого. Повсеместно активисты срывают украинские флаги, заменяя их российским триколором.
На несколько дней ситуация остается в подвешенном состоянии. Гневные окрики новой власти из Киева, угрозы «Правого сектора» «приехать и навести порядок», кровавые столкновения с выступившим на стороне Киева Меджлисом. И затяжное молчание Москвы…
Две группы прекрасно экипированных вооруженных людей без каких бы то ни было знаков различия на камуфляже в ночь с 26 на 27 февраля 2014 года без единого выстрела заняли здания Верховного совета и Совмина Крыма. Наутро жители Симферополя увидели, что над ними развеваются флаги России.
Все попытки Киева опротестовать «вторжение российской армии» отбивают дипломаты — на территории сопредельного государства, кроме моряков Черноморского флота, военнослужащих РФ нет и быть не может, вам показалось, наверное, это отряды самообороны. Веских поводов для мирового сообщества вмешаться тоже не находится: бойцы, ставшие впоследствии известными как «вежливые люди», всякий раз действуют неизменно корректно и не применяют насилия.
Тем временем полным ходом идет подготовка референдума: сначала всего лишь с робкой формулировкой «о расширении статуса автономии», но уже 6 марта вопрос ставится ребром — присоединиться к России или, вернув конституцию республики (в одностороннем порядке отмененную Верховной Радой), остаться с Украиной.
В 2014 году я стояла в центре толпы на площади Нахимова в Севастополе. Люди вокруг, радостно возбужденные, скандировали имя моей, теперь уже нашей страны: «Россия! Россия!». Со сцены объявляли результаты голосования на референдуме: за вхождение Крыма в состав России проголосовали 96% избирателей. Я была с моим народом там, где он, по счастью, был.