КРЕПОСТЬ. Жизнь и смерть

1. Жизнь и смерть

Как часто мы посещаем своей душой Важное? Как часто мы оказываемся наедине с тем, без чего все мы не более чем расходный материал собственного существования? Задумываемся ли мы вообще об этом?

Впрочем, нередко это Важное врывается в нашу обыденность как великое испытание, как разорвавшаяся рядом бомба, как неумолимая неизбежность, как последний вздох близкого человека, как шаг в неизвестность, разделяющую горячей огненной чертой «быть» или «не быть». Перед ликом Важного проступают чёткие контуры мира, всё становится ясным и однозначным, вопросы уступают место безмолвным ответам, а существование стремительно превращается в Жизнь, которая спокойно широко открытыми глазами смотрит с презрением в лицо смерти. И тогда каждый из нас обретает самого себя.

Сегодня я решил пройти по пути своих мыслей и образов к очень Важному и личному для себя… Это место, где когда-то сталь ломалась о человеческую плоть, где любовь сокрушала ненависть, где долг и честь были превыше жизни, а человеческий дух превзошёл страх, боль и смерть. Это Символ. Это великий Символ поистине всего человеческого. Он заставляет думать и чувствовать. Он до предела обнажает духовную суть человека.

Я закрываю глаза, и предо мною из предрассветного тумана проступают очертания Крепости. В действительности я никогда её не видел, но иногда мне кажется, что я один из её безымянных солдат, и что Крепость не где-то далеко во времени и пространстве, а внутри меня, в моём сердце.

Я могу говорить о ней только с большой буквы. Как о чём-то очень Важном. Иначе невозможно. Ведь Крепость – это не бетон и кирпич. Крепость – это люди: их мысли, чувства, вера, поступки, их жизнь и смерть. Та Крепость, о которой я говорю, это крепость человеческого Духа…

Впрочем, будучи помещённым в человеческую плоть, этот Дух долгие, страшные, кровавые дни жил, страдал и сражался под защитой старых укреплений Брест-Литовской твердыни, когда-то возведённой возле реки Мухавец на границе северо-западных рубежей нашей Империи. Её построили в 1842 году российские инженеры, для отражения очередного вторжения западных захватчиков. И если на момент постройки Брестская крепость представляла собой неприступную твердыню, то к лету 1941 года, благодаря существовавшей на тот момент артиллерии и авиации, она полностью утратила своё оборонительное значение, используясь Красной армией как место расположения казарм и складских помещений.

Брестская крепость состояла из цитадели и трёх защищавших её укреплений, общей площадью 4 км². Цитадель представляла собой две двухэтажные казармы из красного кирпича 1,8 км в окружности. Она имела двухметровой толщины стены и насчитывала 500 казематов, рассчитанных на 12 тысяч человек. Центральное укрепление находилось на острове, образованном Бугом и двумя рукавами Мухавца. С этим островом мостами были связаны три искусственных острова, образованные Мухавцом и рвами. На них располагались защитные укрепления цитадели: Кобринское (Северное), с 4-мя куртинами и вынесенными 3-мя равелинами и капонирами; Тереспольское (Западное), с 4-мя вынесенными люнетами; Волынское (Южное), с 2-мя куртинами и 2-мя вынесенными равелинами. Крепость была обнесена 10-метровым земляным валом, под которым располагались казематы.

Когда российские фортификаторы возводили толстые стены этого укрепления, вряд ли они могли предположить, что создают декорации одной из самых удивительных, великих и трагических эпизодов человеческой истории.

Мне не хотелось, чтобы мои слова кто-то воспринял как пафосную аллегорию, как некую художественную гиперболу. Когда я говорю о Крепости, то ничуть не преувеличиваю масштаб её символического значения. Ведь когда думаешь о ней, из сознания уходит всё мелкое и незначительное. Крепость – это не только эпизод Великой Отечественной войны, это – нечто немыслимое для обыденного сознания, некая дверь в иную реальность, о которой на протяжении тысячелетий говорят мудрецы. Крепость это – символ всего сверхчеловеческого.

Для Адольфа Гитлера Крепость тоже была символом. Очень важным символом. Именно поэтому в августе 1941 года его личный самолёт приземлился в окрестностях Бреста. Фюрера влекло к Крепости.

Он хотел увидеть своими глазами то, о чём ему так много рассказывали в первые недели вторжения. Эта маленькая русская твердыня дала ему серьёзный повод для обоснованной гордости за мощь германского оружия. Благодаря этой русской Крепости, он понял, с каким сильным противником столкнулся. Адольф Гитлер по-ницшеански любил сильных врагов. Побеждая их, он утверждал свой гений стратега, ощущал собственную силу и могущество.

В августе, когда брестская земля ещё остывала от горячего железа и крови, фюрер германской нации, в сопровождении итальянского дуче Бенито Муссолини, лично посетил руины Брестской крепости. Интерес двух вождей к ней был понятен. Для солдат, офицеров и генералов вермахта, принимавших участие в её штурме, Крепость стала неожиданным и, с трудом понимаемым, аномальным явлением. До этого момента, германская армия ни с чем подобным не сталкивалась.

Гитлер не получал морального удовлетворения от лёгких побед. Его демоническая натура желала сокрушать очень сильных врагов, которых он не смог найти в Европе. И уже первые дни восточной кампании дали ему законный повод для гордости.

На кадрах хроники фюрер с интересом и удовлетворением осматривает руины. Он упивается своей силой, которая превозмогла силу страшного и опасного врага, а значит – достойного противника. Но, при всей своей проницательности, тогда, в жаркий августовский день, он не смог увидеть ГЛАВНОЕ. Фюрер не смог разглядеть в на первый взгляд поверженной русской Крепости предзнаменование своего сокрушительного поражения.

Тогда, на берегу небольшой, никому не известной речушки, германская армия смогла убить, но не смогла победить горстку людей, вставших на защиту своей Родины. Если в Бресте 1941 года среди солдат и офицеров германской армии были мудрые и проницательные люди, то они прекрасно понимали, что русская Крепость не пала, что самое страшное и неизбежное их ждёт впереди, там, в бескрайних степях и лесах Руси. Что это не начало победы, а начало страшного конца всего немецкого вторжения.

Гидом двух вождей в Брестской крепости стал командующий 4-й армией генерал-полковник Гюнтер фон Клюге, по прозвищу «Умный Ганс». Тогда он ещё не знал, что его армия сможет дойти до Курска, чтобы испытать горечь и унижение поражения, а потом, после ранения, он будет участвовать в заговоре против фюрера и по дороге в Берлин покончить жизнь самоубийством. Причём в один из таких же августовских дней. Но, а пока, он вёл могущественных властителей Европы по разрушенной Брестской крепости, на ходу рассказывая о том, как труден был штурм, как яростно и фанатично защищались русские. При этом личная охрана Гитлера плотным кольцом окружала вождя, готовая мгновенно отреагировать на любую угрозу жизни фюрера. Опасения были напрасными. Охрану предупредили, что в развалинах ещё могут быть уцелевшие защитники Крепости.

«Мы никак не ожидали, что именно здесь, возле границы, русские задержат вермахт на целый месяц, – был вынужден признаться Умный Ганс. – Форсировав Буг, наши танки рванулись вперед, но вскоре пришлось отозвать их обратно - в помощь нашей инфантерии». Русские так упорно и яростно здесь защищались, что «из Германии на особых платформах были вывезены шестисотмиллиметровые пушки, чтобы они похоронили русский гарнизон в развалинах этой крепости...». Её штурм одними лишь пехотными подразделениями не давал желаемого результата, обрекая германскую армию на тяжёлые потери. Для немцев это было неприемлемо и лишено всякого смысла. В данном случае они предпочитали убивать русских на расстоянии.

Экскурсанты бродили по руинам крепости, обходя кучи битого кирпича, сожжённую бронетехнику, и нагромождения рухнувших конструкций. Тут дуче приметил на стене надпись, сделанную большими буквами на русском языке. Ему стало любопытно. Он попросил перевести. Один из немецких офицеров чётко произнёс: «Я умираю, но не сдаюсь! Прощай Родина».

Наступила неловкая пауза. Слова неизвестного русского солдата внесли резкий диссонанс в эйфорическое настроение высокопоставленных «туристов». Казалось, что несколько слов бесследно сгинувшего защитника Крепости внезапно вскрыли фальшь всех рассуждений фюрера о своей скорой победе. Муссолини был потрясён. Сейчас воочию он видел то, к чему долгие годы призывал свой народ, то, что считал наивысшей ценностью. И эту наивысшую ценность, он вдруг обнаружил в душе безымянного русского солдата, решившего погибнуть, защищая свою Родину. После этого дуче слушал длинные монологи Гитлера рассеяно, думая о чём-то своём.

Так поразившая Муссолини надпись, была сделана неизвестным защитником Крепости 20 июля 1941 года на стене казармы 132-го отдельного батальона конвойных войск НКВД СССР, который вместе с гарнизоном Красной Армии до последней капли крови яростно отбивал атаки превосходящего противника, навсегда оставшись под стенами русской твердыни.

Я УМИРАЮ, НО НЕ СДАЮСЬ! ПРОЩАЙ РОДИНА…

Так думал человек, почти через месяц, после того как оказался в огненном аду без пищи и воды среди мёртвых тел своих товарищей, лишённый всякой надежды на помощь. У него был выбор. Немцы периодически предлагали всем желающим сдаться. Многие сдались. Но несмотря ни на что, оставались те, кто предпочитал плену смерть в бою.

Предпочесть жизни смерть?

Обыденное сознание соскальзывает с этой мысли. Очень трудно понять и принять всё то, что выходит за рамки нашего привычного, размеренного существования, в котором очень многие из нас бесследно потерялись.

Когда читаешь фразу – Я УМИРАЮ, НО НЕ СДАЮСЬ, интуитивно ощущаешь, что человек, написавший её, смотрел на жизнь и смерть, иначе, чем все мы сейчас. Он видел что-то очень важное, то, чего, увы, сейчас не видим мы. Его сознание работало совершенно в иной системе ценностных координат, по совершенно иному духовному алгоритму. И читая эту фразу, понимаешь, что человек, написавший её, ощущал жизнь во всей её полноте и глубине! В этом особом состоянии сознания, когда до предела обострена духовная составляющая человеческой сути, каждая мысль и каждое действие имеет своё значение, свой вес, свою особую ценность.

В данном случае речь идёт не только об осознанном выборе. Даже не это главное. В данном случае речь идёт об ОСОЗНАННОЙ ЖИЗНИ, ГДЕ ВСЁ ПО НАСТОЯЩЕМУ, где всё такое, каким оно должно быть. Речь идёт о жизни без фальши, где каждая твоя мысль и поступок неотделимы от твоей глубинной, истинной сути. В пограничном состоянии, между жизнью и смертью, душа человека полностью раскрывается, выворачивая себя на изнанку. В такой ситуации для мелкого, второстепенного, незначительного, которым переполнено наше обыденное существование, не остаётся места. В такие минуты, люди начинают думать только о главном, ОНИ ПРОБУЖДАЮТСЯ, они перестают суетиться и начинают уверенно совершать ПОСТУПКИ.

Даже через десятилетия защитники Брестской крепости разговаривают с живыми. Они немногословны. Они говорят только ГЛАВНОЕ, только ВАЖНОЕ, только то, что должны услышать те, кому предназначаются эти слова. Но сказанное ими не для всех. Его услышит не всякий.

Я не раз думал о том, А ЕСТЬ ЛИ У МЕНЯ, ЕСТЬ ЛИ У ЛЮБОГО ИЗ НАС, ЖИВУЩИХ СЕЙЧАС, ТО ГЛАВНОЕ И ВАЖНОЕ, КОТОРОЕ МОЖНО СКАЗАТЬ ОДНОЙ ФРАЗОЙ, ТО, ЧТО НЕЛЬЗЯ ПОТЕРЯТЬ НИ ПРИ КАКИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ, ТО, ЧТО ДОЛЖНЫ УСЛЫШАТЬ НАШИ ДЕТИ, НАШИ ПОТОМКИ?

На кирпичах наружной стены близ Тереспольских ворот в 1944-ом красноармейцы прочли надпись: «Нас было пятеро: Седов, Грутов И., Боголюбов, Михайлов, Селиванов В. Мы приняли первый бой 22.VI.1941. Умрем, но не уйдем!».

Обратите внимание на слово «было». Живые люди писали о себе как о мёртвых. Эти русские солдаты спокойно и осознанно принимали смерть как лучшее из всего возможного. Что не давало им сдаться? Что позволило им расценить смерть, собственную гибель как меньшее из всех возможных зол? Почему? Почему остаться и умереть, для них было важнее, чем уйти и жить? Что же такое важное для себя они защищали среди развалин старой русской крепости? Что это? Какая сверхценность подняла простых русских мужиков над муками душевными и телесными, что позволило им стать выше смерти?

В западной части казарм на стене была найдена такая надпись: «Нас было трое, нам было трудно, но мы не пали духом и умрем как герои. Июль. 1941».

Здесь нет даже имён. Всё предельно лаконично. Только самое главное, самое важное. Безымянный русский солдат писал о Духе, который выше страдания и выше самой смерти! Безымянный русский солдат говорил о том, что его Дух не пал! Что мощь его Духа сильнее страдающей и гибнущей плоти, сильнее душевных мук, сильнее обстоятельств, сильнее убивающего врага!

В центре крепостной цитадели остались руины православной Свято-Николаевской церкви. На одной из её стен была выцарапана надпись: «Нас было трое москвичей - Иванов, Степанчиков, Жунтяев, которые обороняли эту церковь, и мы дали клятву: умрем, но не уйдем отсюда. Июль. 1941». Там же, но ниже, была приписка: «Я остался один, Степанчиков и Жунтяев погибли. Немцы в самой церкви. Осталась последняя граната, но живым не дамся. Товарищи, отомстите за нас!»

Почему-то мне не сложно увидеть этого русского мальчишку притаившегося среди развалин церкви с зажатой гранатой в руке, за мгновение до своей гибели. Почему-то его голос из далёкого прошлого, его предельно простые слова, рождают в моей душе бурю мыслей, чувств, образов, как будто он где-то рядом, как будто между нами нет ни времени, ни пространства, как будто я ещё успею добежать до него, как будто смогу помочь, как будто сумею остановить неизбежное…

Все эти люди находились в разных частях Крепости. Каждый из них умирал по-своему, часто в одиночестве, но все они умирали за что-то ОДНО, общее и очень ВАЖНОЕ ДЛЯ ВСЕХ них. Помыслы и Дух этих великих Солдат были направлены к чему-то одному, к тому, что давало им невероятную духовную силу, о которую, в конце концов, разбилась всёсокрушающая военная машина Германии.

Если бы в нашем сугубо материальном и предметном мире всё решали материя и предметы, Крепость не смогла бы стать препятствием на пути захватчика. Уж слишком неравными были силы. Уж слишком мало было у гарнизона оружия и боеприпасов. Уж слишком велика была нехватка офицеров. Уж слишком мал был сам гарнизон.

Основные силы расквартированных в Крепости войск на момент немецкого вторжения были отправлены на манёвры. Поэтому в ночь начала войны гарнизон насчитывал в общей сложности около двух полков пехоты. Это – где-то 8 тысяч человек (не считая членов офицерских семей, персонала госпиталя и больных). Причём это были мелкие подразделения разных частей, разбросанные по всей крепостной территории и не представлявшие в целом единого войскового организма.

Почти все старшие офицеры находились в летних лагерях либо ночевали на городских квартирах. Тот же комсостав, который жил в домах на территории Крепости был почти полностью уничтожен утренним артобстрелом и эффективными действиями немецких диверсионных групп. Именно поэтому вся организация обороны Крепости легла на плечи небольшого количества младших офицеров, живших в общежитии при штабе, и сержантов.

На участке фронта, где располагалась Брестская крепость, наступала 45-я немецкая пехотная дивизия 12-го армейского корпуса, имевшая боевой опыт польской и французской кампаний. Сформированная в Австрии, она была на особом счету у Адольфа Гитлера. Он очень пристально следил за её успехами. И солдаты 45-й дивизии это знали. Именно поэтому в каком-то смысле под стенами Крепости сокрушительная воля германского фюрера столкнулась с волей Русского Солдата.

Общая штатная численность боевых подразделений дивизии составляла более 15 тысяч солдат и офицеров. Кроме того, у немцев помимо дивизионного артполка (орудия которого не пробивали полутора-двухметровые стены казематов) были две 600-мм самоходные мортиры 040 (так называемые «Карлы»). Также у немцев в районе Брестской крепости были ещё 9 мортир калибра 211 мм. И полк реактивных многоствольных минометов (54 шестиствольных «Небельверферов» калибра 158,5 мм).

Учитывая все вышеперечисленные факторы и неожиданность немецкого нападения, можно уверенно утверждать, что в соответствии с «военной арифметикой», гарнизон Крепости должен был капитулировать через 6-10 часов.

Однако в действительности произошло то, что выходило за рамки не только «военной арифметики», но психо-физических возможностей человека.

Единое, координированное сопротивление гарнизона Крепости было сломлено лишь к утру 30 июня. Однако и после этого Крепость продолжала защищаться. Уже не было единой обороны, не было постоянного взаимодействия и связи между отдельными группами обороняющихся, сопротивление распалось на множество мелких очагов, но стало ещё упорнее, ещё яростнее и ожесточеннее.

Лишь 23 июля, потеряв всех своих бойцов, предельно обессиленный, кидая гранаты и отстреливаясь из двух пистолетов, тяжелораненым в плен к немцам попал последний командир Крепости – майор Гаврилов. Немцы были так поражены его невероятным сверхчеловеческим, сверхъестественным героизмом, что не расстреляли его, а привезли как некое русское чудо для демонстрации немецким генералам и офицерам в лагерь для военнопленных. Уже тогда о нём ходили легенды. Но последний командир Крепости не был её последним защитником. Потеряв всех своих офицеров, русские солдаты продолжали сражаться без приказов и руководства. Они не желали спасения, они хотели лишь одного – умереть с оружием в руках. Вермахт смог окончательно сломить сопротивление твердыни лишь 26-27 июля.

Таким образом, Крепость сражалась более месяца. То, что тогда там произошло нечто невероятное, понимаем сейчас не только мы. Летом 1941 года это прекрасно понимали и немцы. Именно поэтому Гитлер посетил Крепость лично…

Андрей Ваджра,