Французская княгиня Люсьен Мюрат была поражена неожиданной встречей. В гардеробщике популярного вечернего заведения в квартале для иностранцев она узнала своего знакомого по Петербургу — полковника Х. В турецкой столице его сопровождали уличный чистильщик обуви — барон S. и княжна В., нашедшая работу в баре. Женщины разговорились, и француженка растрогалась. "Дочь князя рассказывала мне свою скорбную историю — о побеге от большевиков, о переезде в переполненном скотном вагоне", — вспоминала Мюрат.
В середине ноября 1920 года в Константинополь прибыли 150 тысяч русских беженцев, присоединившись к 50 тысячам уже находившихся в городе. Большинство из них обнаружили себя на дне общества. Некоторым предоставился второй шанс. Открылись рестораны "Медведь", "Максим", "Московит", распространилась русская женская мода — стричься коротко. Появились первые пляжи — по образцу крымских.
И даже лучший на Босфоре джаз-клуб открыл московский предприниматель афроамериканского происхождения Фредерик Брюс Томас. Удивлявший всех "черный русский" стал работодателем разжалованных дворян — в прошлом завсегдатаев своих заведений.
Тех, для кого не нашлось вакансии, "Федор Федорович" Томас угощал бесплатными обедами. В Константинополь (Стамбулом он станет только в 1930-м) стекались новости из Крыма. Выслушав их, возвращаться назад не отваживался никто.
Последний корабль ушел на юг
Волна насилия поднималась в русской революции постепенно. Октябрьский переворот совершился почти без жертв, а первое большевистское правительство в Крыму (его соруководителем был Дмитрий Ульянов, брат Ленина) не прибегало к массовому террору. Однако по мере продолжения Гражданской войны ожесточение нарастало, особенно у красных. Жертвами белого террора в Крыму стали около полутора тысяч человек, большевики, снова вторгшиеся на полуостров в ноябре 1920-го, расправились со многими тысячами, по другим оценкам — десятками тысяч своих недоброжелателей.
Обстановку тех дней передает статья из газеты "Красный Крым". На полуострове "еще слишком осталось белогвардейщины. Мы отнимем у них возможность мешать строить нашу жизнь. Красный террор достигает цели, потому что действует против класса, обреченного самой судьбой на смерть, он ускоряет его погибель, он приближает час его смерти! Мы переходим в наступление!"
В ноябре Джанкойская организация РКП(б) выдвинула лозунг: "Заколотим наглухо гроб уже издыхающей, корчащейся в судорогах буржуазии!" Его воплощение в жизнь взял на себя назначенный главой ревкомитета Крыма венгерский революционер Бела Кун. Необыкновенное ожесточение Куна до сих пор трудно объяснить историкам. Иногда считают, что, пережив неудачу коммунистического восстания в Венгрии (а оно было потоплено в крови), Кун перенес свою ярость и ненависть на белых России. Помощницей иностранного революционера выступила неуравновешенная большевичка Розалия Землячка, сделавшая карьеру до заместителя председателя правительства и похороненная позже в Кремлевской стене.
"Бойня шла мeсяцами. Смертоносное таканье пулемета слышалось до утра... В первую же ночь в Симферополе расстреляли 1800 чел., в Феодосии — 420, в Керчи — 1300 и т. д.", — писал современник событий историк Сергей Мельгунов.
Не выпускать никого
Генерал Слащёв-Крымский считал решение Врангеля трусливым и предлагал оборонять полуостров, но услышан не был. Некоторое время Слащёв рассматривал возможность партизанских действий, но в конечном итоге принял общую судьбу, ведшую его на корабль.
Однако белых подводили логистические трудности. Крым был чрезвычайно перенаселен из-за бегства туда тысяч противников советской власти. Первые "внутренние иммигранты" прибыли на полуостров сразу после свержения монархии и всерьез рассчитывали там задержаться. "Громадное число семейств. Люди в большинстве случаев богатые и независимые, не связанные со службой или покинувшие ее и чуждые политической жизни, они внесли с собой в Крым особую атмосферу, далекую от борьбы и тревожных переживаний большинства крупных центров России", — писал о них Врангель. На его глазах избыток людей превратился из преимущества в проблему. Кораблям, рассчитанным на 70–80 тысяч, пришлось принять 145 693 человека.
Для части из них путешествие по Черному морю оказалось последним. В шторм угодил эсминец "Живой", на борту которого находились 260 человек. Корабль был изначально неисправным, и на Константинополь его тянули буксиром с судна "Херсонес", команда которого предпочла остаться в Крыму. Ее заменили моряками с самого "Живого", а те не справились с управлением в семибалльный шторм. Выживших не было.
Еще одна трагедия разыгралась накануне эвакуации в Севастополе. "На моих глазах генерал Май-Маевский, привстав в машине, выстрелил себе в висок", — свидетельствовал кинорежиссер Сергей Юткевич. По другим сведениям, Май-Маевский, военачальник, без успеха противостоявший красным в ходе Гражданской войны, скончался по естественным причинам — от сердечного приступа — недалеко от порта.
Хлеб изгнанников
.jpg)
В Константинополе русским эмигрантам трудно было рассчитывать на дружественную встречу. В ходе Первой мировой Османская империя противостояла России как союзница Германии. Боевые действия развивались не в пользу турок. Сарыкамышская операция 1914 года завершилась для них жестоким разгромом, унеся жизни 90 тысяч человек. Спустя шесть лет корабли с русскими военными (их насчитывалось две трети от общего числа изгнанников - 100 тысяч) пришвартовались на константинопольском рейде. Русских встретили торговцы снедью, назначавшие заоблачные цены. По веревкам с борта кораблей спускали фамильные драгоценности в обмен на булки. У многих другого выбора не было: ежедневный рацион изгнанников, состоявший из супа и галет, едва позволял им выживать. Особенно страдали женщины.
К счастью для русских, встретившие их турки не могли диктовать условия — они также находились в статусе побежденных. После завершения Первой мировой город оккупировали британские и французские части. В их распоряжение поступили люди Врангеля. Как бывших союзников их не могли пленить, поэтому интернировали и разместили в лагерях поблизости от Константинополя, а позже эвакуировали в Тунис, находившийся тогда под контролем Франции. Туда же отправился весь сохранившийся флот.
На берегах Средиземного моря его ждала скудная судьба. Сначала врангелевцам выставили счет за оказанную помощь и, установив факт долга, продали с молотка часть кораблей. Затем последовал советский иск. После взаимного признания СССР и Франции большевики заявили претензии на корабли, которых, однако, не получили. Разбирательство продлилось настолько долго, что военная ценность судов сошла на нет. В итоге последние остатки императорского флота попросту разрезали на металл.
Для русских (особенно тех из них, кто не нашел себя в стамбульской жизни) открывались все дороги, но не манила ни одна. Многие осели во Франции, единственной державе, пусть и ограниченно, помогавшей Врангелю. Другие выбрали Югославию, столица которой Белград стала напоминать Санкт-Петербург благодаря архитектору-изгнаннику Краснову. Офицеры потянулись в Латинскую Америку, в Парагвай, где намечалась война. В самом Стамбуле со временем русских почти не осталось — привлечению иностранной рабочей силы стали мешать законы, вступившие в силу на рубеже 1920-х и 1930-х годов. На родину из константинопольского изгнания вернулся непримиримый Слащёв-Крымский. Поменяв свои убеждения на прямо противоположные — большевистские, он устроился преподавателем в военную академию. На рубеже 1920-х — 1930-х Слащёва убили. Преступника признали сумасшедшим. По другой версии, речь шла о запоздалой мести за Гражданскую войну.
Игорь Гашков